Фантазийные эссе Тами

                                 Подобно голосам на дальнем расстоянье,

                                 Когда их стройный хор един, как тень и свет,

                                 Перекликаются звук, запах, форма, цвет…

                                                                                       Шарль Бодлер  

 Строчки из сонета «Соответствия» Шарля Бодлера звучат здесь не случайно. Они предваряют суть «соответствий» в живописи Тами, поясняя стилистическую парадоксальность, с какой все эти разные составляющие «храма природы» перекликаются в фантазийном мире художницы.

  Работы Тами сродни калейдоскопическиому наплыву чувств. Это картины-состояния, которые можно отождествить с самоолицетворениями, воплотившими образный мир художницы на холсте. Это сгустки ощущений, пропущенные сквозь живописную призму мировосприятия - в динамике видимого и невидимого бытия.

  История изобразительного искусства сродни стремлению человечества к самовоспроизведению личных «пристрастий» в культурной памяти творящего. Только на поверку временем оказалось, что эстетический рецепт одной эпохи – не панацея для другой. Все это и прослеживается в многослойной стилистике изобразительного искусства – от классического, романтического, примитивистского до модернистского и постмодернистского  канонов.

 Но вот что произошло. На исходе второго тысячелетия появились работы, не вписывающиеся в имеющиеся рамки. Однако это не помешало некоторым из авторов заявить о своем месте в изобразительном искусстве. Таковы работы Тами – живописные признания, художественные опыты - внежанровые по сути, но подобные визуальным дивам, читающимся как эссе на холсте. Это фантазии на определенные темы – моря, камня, глаза (Ока). Это пейзажные зарисовки – весны, лета, осени (зима отсутствует, по-видимому, оттого, что Тами выросла в Израиле, и само понятие полноценной зимы не вошло в ее образный мир). А еще - фантазии сказки. При этом одна картина сюжетно, словно подводит или – наоборот - выводит их этого мира. Девочка и мужчина (отец, наставник, учитель), ступая то ли по морю, то ли по иссине-темной поверхности земли, идут навстречу едва просыпающемуся рассвету.

 Хочу определиться сразу. Тами работает в единственном жанре (что уже само по себе удивляет) – фантазия, в которой абстракт свободно переходит в экспрессионизм и также раскрепощенно переливается в неоэкспрессионизм. Ее фантазии подобны живописным эссе, рожденным без обруча ограничений в беззаконии импровизации постмодернизма. При этом цветовая аура энергетически столь полнокровна и сильна, что излучает магнитизирующее  тепло, как настойчиво повторяющийся сон. Главное, что ему выпало счастье сбыться, будучи художественно выраженным в современном неоэкспрессионизме.

 Живопись Тами, молодой художницы из Хадеры,  фантазийно и стилистически держатся своей принципиальной внежанровостью. Обрети ее рисунок логическую стройность - получится скучный «трактат по сочетанию цветов». Стоит впасть в конкретизацию фигуратива - выйдет несостоявшаяся претензия на классику. Обнажи  чуть более интимность цветовыплеска – и уйдет магическая тайна, что столь притягательная в неоэкспрессионистическом потопе цвета.

 Фантазийные эссе Тами интересны уже тем, что непрестанно пересекают границы других изобразительных жанров  в своем неутоленном порыве странствий в неизведанное. В этом порыве - ощущение движения как сущности бытия, которое рассыплется в прах, если попытаешься остановиться. Вот и бьется, подобно живому роднику, в глубине фантазийных эссе Тами, жанровая интонация – экспрессивная, сбивчивая, неровная. Нередко - самоподстегивающая, как смесь фиолетово-фисташковой застенчивости в «Фантазиях весны» и огненно-алой бесцеремонности в «Фантазиях лета». Порой – палевая печаль о неизъяснимой красоте падающего листа, как закатного вздоха осени, и дерзость мечтателя в то, что этот вздох не последний («Фантазии поздней осени»). И вдруг в какой-то момент кисть словно повисает в воздухе…  и тогда Тами  может позволить себе все, что угодно, вплоть до самопророчеств, как это сделано в мистифицирующих радужках и ворсинках «Фантазий Ока», в прожилках зеркальной глади розового и красного камня, подобных заледеневшим кровеносным сосудам («Фантазии камня»).

 Тами Молдавская родилась в Молдавии. Живописный псевдоним – Тами. Она не выбирала страны. Родители привезли ее в Израиль шестилетней девочкой с алией 1980-х. И она начала рисовать мир таким, каким он открылся ребенку – ярким и безграничным. Потом Тами стала обучаться рисунку у Аркадия Короля. Затем живописи - у Эдуарда Гроссмана, известного за рубежом и одного из самых востребованных ныне художников Израиля, ставшего для Тами ориентиром в изобразительном искусстве. Продолжает и ныне брать у него уроки. В 2006 году она приняла участие в групповой выставке «Castro», после которой несколько коллекционеров и галерей (в частности, «Basha artgallery» в Иерусалиме) заинтересовались ее работами. Закономерный вопрос: почему?      Действительно, чем так уж интересны работы Тами современному зрителю, воспитанному на кинематографической смене впечатлений?

 Фантазийные эссе Тами сродни рождающимся на глазах экспромтам. Они живые. Порою – непосредственные, с чертами примитива, как, скажем, в «Фантазиях оранжевой сказки», с загадочным городом, мудрым Сфинксом, странными домишками и еще какими-то едва проглядываемыми очертаниями на фоне закорючек-кругляшек. В абстракте «Фантазия театра» визуально преобладает карнавальное начало.

 Работы Тами похожи и непожи одновременно, поскольку  вкупе они представляют стилистическое единство в многообразии. Художница,  словно опасается утратить  ощущение цвета, которое ускользнет через какое-то мгновение и уже не вернется. Цвета так и рассыпаются разноликими эпитетами всех оттенков красок. Отсюда визуальное преобладание иррационализма, импровизационности, стихийности, неоэкспрессионистичности.

  Есть любимые цвета, по которым, как по опознавательным знакам, узнаваема художественная манера Тами.  Они-то и выступают одним из главных средств выразительности ее неоэкспрессионистического изобразительного языка. Вот что говорит сама Тами по этому поводу: «Независимо от того, что я рисую и что становится объектом выражения -листопад, весна, пейзажи, я стараюсь запечатлеть состояния окружающего нас мира – спокойствие, безмятежность, внутреннее равновесие, гармонию. Или – наоборот – буйство красок, которое существует в природе, но проявляется так ярко, что некоторые современные художники будто стесняются запечатлеть его. Я же стараюсь передать все это цветом, в меньшей степени сосредотачиваясь на рисунке, поэтому абстракт наиболее точно отражает мое личное мироощущение. Нередко в самом творческом процессе рождаются и конкретные пути самовыражения в этом стиле. Я люблю внешний мир в разных проявлениях. Эти ощущения становятся моими внутренними, а потом в цвете выплескиваются на холст – выплескиваются в той красоте, которую мне хочется передать людям, смотрящим на мои работы, чтобы они непременно получили тот эмоциональный заряд красоты, который не всегда удается выразить словами».

 Художница словно втягивает зрителя в эксперимент, когда живопись выступает как материализованная палитра разных эстетических катализаторов. Не случайно в «Фантазиях времен года» освещенность  доведена  до предела. Весна – это рождение цвета. Лето – радость и опьянение его зрелостью. Осень – пик красоты, которой суждено умереть. В этот момент художница избирает цвета, наиболее напряженные для восприятия человеческого глаза. Напряженность переходит в мистицизм Всевидящего Ока и непознанные тайны моря, погружая в глубины, не доступные смертному.

 Вот и получается, что постмодернизм Тами, говорит больше, чем говорит, Почему? Да потому что живописно эссеистическое мышление художницы подчеркивает подвижность фантазии, как мечты.

 В этой связи не излишне напомнить об истоках такого рода жанра в постмодернистском изобразительном искусстве. Живописное эссе родились из сочетания бессистемной философии, нерегулярного опыта в классических жанрах и, в отличие от агрессивности многих инсталляций, стыдливого признания в том, что все предшествовавшее не удовлетворяет. И вдруг произошло обыкновенное чудо. Неродовитость, не обремененная классическими веригами неукоснительного следования предписанным законам воспитания, позволила новому жанру без оглядки сливаться с бесконечной изменчивостью бытия, передавая биение пульса современной жизни посредством высвободившихся живописных ощущений. Вот и получилась странная штука: то, что дозволено «плебею», не дано «патрицию», - возможность кинематографического совмещения несовместимого.

В фантазийных эссе Тами соединяются бытийная достоверность - от полноты ее эмоциональных ощущений, обобщенность - от мировосприятия, образная пластичность, - идущая от изобразительного мышления. Именно в этом смысле работы Тами чем-то сродни мифу – в своей устремленности к синкретическому единству жизни, движению времени  и образа. Они, как тончайший росток, пробившийся в расселине гигантского пласта накопленного опыта в современном изобразительном искусстве. Но, будучи питаемым истоками древнего ствола цельности, этот росток стремительно набирает бутоны и прекрасны его первые цветы.