«Стиляга» художественного конструирования
Говорят, что предугадать зрительскую реакцию – занятие заведомо неблагодарное. Однако, как мне кажется, в данном случае можно утверждать, что даже не очень искушенному в завихрениях художественных стилей израильскому зрителю предстоит встреча с новым и одновременно старым знакомым. Почему? Да потому что, рассматривая глянцевые журналы и путеводители с рекламным планом полукружий бетонных балконов, ныне охраняемых ЮНЕСКО, мы с удовольствием изумляемся: «Наш «бау»?»
«Баухауз» в Израиле живет, хотя и не всегда голо-глянцево, как в рекламных роликах. Иногда он стыдливо напоминает о себе за скворечно-курятниковыми пристроями и слоями вывешенного на просушку белья, за которыми не сразу признаешь былого «стилягу художественного конструирования».
Впрочем, «баухауз» как «высшая школа» промышленного искусства, что дословно с немецкого «дом строительства» и художественного конструирования, родился относительно недавно (1919 – 1933, Германия). Так было провозглашено «новое единство технологий». Но уже в 1930-1940-е годы холодный, гладкий бетон «баухауза» стал ведущим стилем в архитектуре Тель-Авива, словно усмиряя палящее солнце Средиземноморья. «Дом с бульдогом» (перекресток Ла-Гардия – Ха-Мастер), трехэтажные здания Жени Авербух на площади Зины Дизенгоф (жены первого тель-авивского мэра), дома Кауфмана и Мендельсона, Хармата, бульвар Ротшильда, бульвар Бен Гуриона, улица Фришман. В отличие от жилых тель-авивских массивов иерусалимский «баухауз» представляют здание библиотеки Шокена, Гистадрута, дом Хуны Лаудер (в районе автобусной станции). Так еще совсем недавнее прошлое уже стало историей, которая одновременно остается частью нашего настоящего, несмотря на канувшие в Лету утраты, но это уже другой аспект темы.
Однако вопреки времени и во славу непререкаемой эстетической правоты искусства геометрические формы «баухауза» как стиля архитектуры и сегодня не утратили своего обаяния в очертаниях Тель-Авива и Иерусалима.
Более того, рожденный под знаком архитектуры, сегодня «бау» расширил сферы своего влияния, обретя новую эстетическую жизнь в параллельных видах искусства, иных материалах, особенно в художественной фотографии.
Но и это еще не все. Современный «бау» включает традиционный «баухауз» и «постбау», причем не только в архитектуре. Одновременно он и некий израильский неомодерн в живописи. Виктор Кинус, художник из Ашдода, – один из самых тонких представителей этого «нео-югенд стиля» в Израиле.
В этом году году в Ашдоде в музее «Монарт» состоялась выставка «Баухауз. Два взгляда: В.Пудер (фотография), В.Кинус (живопись), в галерее «З. Дилона» (Яффо) вышел каталог работ, посвященных «баухаузу» в живописи В.Кинуса с предисловием доктора искусствоведения, старшего научного сотрудника Эрмитажа Натальи Бродской. Прямо скажем, есть повод о чем говорить и есть причины, побеждающие к желанию приблизиться к этому достаточно новому в израильской живописи явлению.
БауКинус
Итак, архитектура и живопись. Два вида искусства. Два вида материала. Учитель-архитектор и ученик-живописец. Учитель, вдохновивший ученика настолько, что тот не только воспринял школу своего наставника, нона ее основе стилистически продолжил искания своего учителя в своем виде искусства. Устремленные в небо геометрические строения обрели иную эстетическую жизнь, оставшись архитектоническими афоризмами. Но вот что интересно: сохранив узнаваемость конкретных архитектурных строений, они вошли в материю фантазийного «бау» Виктора Кинуса, подобно гриновским городам мечты – Зурбагану и Лису, как подметила Н.Бродская.
Но для меня – это все-таки не А.Грин. Почему? Потому что я уже не туристка в Израиле. И за эти годы «бау» стал и моим тоже – по-родному, как часть эстетики собственного жилого дома, в котором все знаешь изнутри, а не по интернетресурсам.
Длительное изучение живописи В.Кинуса и личное общение с художником позволяет мне судить о том, что его интерес к «бау» родился не спонтанно и не случайно.
Это, прежде всего, - неформальные познания В.Кинуса по истории вопроса, богатейшая собранная им вэб-картотека по «баухаузу» и советским конструктивистам, чьи идеи во многом предопределили его эстетическое место в мировом культурно-историческом пространстве. Некоторые из изданий перешли в ипостась настольных книг. Таковы архитектурный путеводитель Нахума Коэна «Bauhaus Tel-Aviv» (2003), фундаментальный труд Ницы Мецгер-Шмук «Dwelling on the dunes Tel-Aviv», включающий почти весь тель-авивский «бау», эссе Ильи Бокштейна, публикации в прессе Тали Хардавель, Яна Топоровского, Зеева Гольдберга, Маши Хинич.
Статья Яна Топоровского ( «Окна», 18.7.96) о первой попытке культурного представления Эрец-Исраэль ( 1937 и 39-й годы) за рубежом – эскападах судьбы еврейского павильона в США. Я имею ввиду работу кубофутуриста Арье Эльханани. Перипетии бытия «трагического павильона» подсказали В.Кинусу понимание «бау» как романтического образа в истории израильской архитектуры и ее восприятия за пределами страны.
В 1986 году В.Кинус закончил факультет промышленного дизайна в институте имени Веры Мухиной. Это замечательная художественно-промышленная школа, которую создал в конце XIX века барон Штиглиц, - его имя в начале XXI века вернули институту.
Будущий художник с интересом занимался промышленным дизайном, хотя живопись привлекала его всё больше и больше, сам мир ощущался им как живопись. В этом цветовом восприятии бытия, безусловно, сказалась роль его учителя - известного ныне живописца Вячеслава Шраги, исповедующего в своем творчестве наследие Шагала, Кислинга, Петрова-Водкина. По сути В.Шрага и предопределил художественный путь В.Кинуса в искусстве. Не случайно, приехав в 1990 году в Израиль, художник не оказался в культурном шоке, как многие другие. Школа В.Шраги вселила уверенность, благодаря которой новая архитектурная среда не отторгала, а приглашала к сотворчеству, осмыслению реальности Тель-Авивского «бау» как собственного пласта, способности управлять, трансформируя в живописный метафорический образ.
В.Кинус вспоминает, как этот процесс перевоплощения поэтапно осуществлялся уже в Израиле: «Не один год я фотографировал «бау». Еще несколько лет назад в Израиле этот стиль просто уродовали. Считались нормой невероятные надстройки и перестройки. Сейчас существует две тенденции в Израиле: возвращение к исторической достоверности или просто сносить почти всё, оставляя малую часть фасада, а освободившееся место заполнять каким нибудь небоскрёбом. Но для меня фотография – не самоцель, а средство префиксации -вспомогательный этап осмысления. Например, сейчас в Ашдоде я замечаю много зданий, явно построенных под влиянием «бау». Об этом «постбау» пока никто не писал, но я как художник это вижу и фиксирую для себя. Так сам материал становится для меня личным. Важно, что сейчас принят ряд законов, охраняющих здания от безумных переделок. ЮНЕСКО внесло Тель-Авив(»Белый город») в ряд своих охраняемых объектов, кажется, справедливость начинает торжествовать. Реставрация исторической достоверности, безусловно, важна для меня как художника. Но познавательная сторона никак не входит в противоречие с моим фантазийным миром.
Вообще еще в «Мухе», в классе профессора Е.Н. Лазарева, помимо дизайн-проектов, нас учили и думать, рассматривать объект дизайна как комплекс различных составляющих – не конструктивных, но социально-исторических и художественных связей».
Однако, говоря о В.Кинусе-живописце, прагматично ориентироваться только на интеллектуальный интерес к предмету. Художник невозможен без собственных эстетических пристрастий – изысканных, восходящих к исканиям представителей югенд стиля. Трудно сказать, чего нет в «слоеном пироге» - архитектура Петербурга и Израиля, элементы кубофутуризма, сюрреализма и салонной эстетики серебряного века, а в результате – нечто особенное, что может называться «романтическим сюрреализмом», и уж здесь, если говорить о пальме первенства, то в полной мере можно утверждать, что «бау» сквозь эту призму –художественное открытие Виктора Кинуса. И своеобразие такого понимания сложилось опять-таки из прошлого.
Это как окна дома, в котором вырос художник, выходившие на набережную Невы. Это ощущение близости Невы и свежего балтийского ветра, подстегивающего романтическую тягу в непознанное. Это генетическая память, открывающая окружающий мир метафорой, в том числе и «бау», с которым В.Кинус уже тогда был знаком, правда по работам советских конструктивистов в Питере. «Надо заметить, что наследие питерского «бау» дремало во мне с раннего детства, которое прошло на Васильевском острове, где было достаточно объектов Бау. Достаточно вспомнить Дворец Культуры имени Кирова, построенный в 1932 -1937 гг. архитектором Н.А. Троцким - это величественное здание напоминает бороздящий море лайнер. Кстати, «бау» Питера сейчас тоже находится под угрозой» - вспоминает Виктор.
Но в БауКинусе конкретика бытия переводится в фон. Натуралистическое знание о предмете подстегивает фантазию и воспитывает эстетические чувства, фотографичность натуры – лиризуется, наконец, романтическая увлеченность предметом - становится влюбленностью, подобно чувственному влечению к Галатее.
Ожидание мечты
В свой БауКинус художник вводит мягко, естественно, интеллигентно, не подавляя наезжающим крупным планом, в котором мир неправдоподобно сужен до одного предмета – угла дома, балкона, лестничного пролета, ограничивая твою фантазию лаконизмом якобы неисчерпаемой данности.
Его город лаконичен, но не локализован герменевтикой замкнутости. Его взмывающие дома-корабли с полукружьями балконов-палуб устремлены в фантазийное пространство и не покинут города без своей Ассоли. Вообще лирический мотив юных девушек, символизирующих торжество жизни, весны, любви, - один из составляющих БауКинуса. Это бескомпромиссное, стоическое состояние ожидания мечты сообщает фигуративным композициям, созданным на фоне архитектурного «бау» особую духовность, открытость, непосредственность. Это эмоциональное состояние нередко граничит с ощущением юношеской угловатости как символа романтической чистоты и дарит вечную юность городу по имени БауКинус.
Так когда-то, совсем ещё молодым человеком Виктор входил в гулкие залы Эрмитажа, работая в отделе реставрации мебели. «Проходя по этим залам в понедельник – выходной день в Эрмитаже, можно было побыть наедине с истинной красотою. Полтора года до армии находиться в атмосфере этого чудесного музея - редкая удача, которая выпадает не каждому…» - вспоминает В.Кинус. Не потому ли в его фантазийном БауКинусе уже не вспугнуть мечты? Всегда есть мачта, за которую ухватишься рукою или зацепишься развевающимися волосами, в какую бы качку ни попал.
Это как окно дома, в котором он вырос, выходившее на набережную Невы. Это ощущение близости ее непокорства. Дыхание балтийского ветра, подстегивающее романтическую тягу в непознанное. Это генетическая память, предопределившая метафорическое восприятие мира и воссоздание его на холсте, когда свет и цвет преломляются в ломких гранях плоскостей и объемов, переходя в многоструйную целостность художественного образа, уводящего в мир прекрасного.
Это решается не только за счет живописных средств, но и за счет очеловечивания композиционных решений. Художник вписывает в архитектурный «баухауз», на первый взгляд, логически несовместимые предметы из сферы современного обыденного мира. И вот здесь может присутствовать все, что угодно. К примеру, натюрморт с пылающими гранатами. Его цветовая насыщенность настолько преобладает, что мир вокруг краснеет, не стыдясь пунцовой яркости своего румянца.
А вот салонные красавицы - белоголовые каллы с легкомысленно вздернутыми носиками. Ну, как же любопытно все то, что есть вокруг!
И как авторский римейк – молодая женщина с изящным букетиком анемон в руках. Она кокетливо забросила одну ногу на другую. До чего же стройны эти ножки в лодочках на шпильках! Она, как фея, находящаяся в антураже реально не существующего пространства, хотя и окружена предметами нефотографической повседневности.
И…«девушка в голубом», выхваченная лунным лучом из сини урбанистической ночи. Голубые глаза, голубые волосы, голубое платье, голубая чашка и голубой кофе… Она даже не ледяная, а просто такая лирически особенная в окружающем ее романтическом сюре голубого города. В созданной В.Кинусом всепокоряющей мистификации читается единственная художественная истина – не осквернить неизреченной Джульетты, оказавшейся в тель-авивском кафе первой трети ХХ столетия. Такова тайна образно-стилистического синтеза воображаемого и реалистического в искусстве, заряжающего радостью общения с красотой мира, в котором детали «натуралистического бау» преображаются творческим воображением художника.
Не случайно Г.Островский в своей статье о В.Кинусе замечал: «Художник остается верным своему призванию и не пытается соответствовать модным поветриям или жестким правилам игры на художественном рынке. Наверняка он что-то на этом теряет, но и сохраняет неизмеримо большее – свою творческую индивидуальность, свое видение и чувствование окружающего мира. Эта традиционность в лучшем смысле этого слова позволила В.Кинусу преодолеть однозначность правдоподобия, выйти на уровень куда более современного понимания содержательных и формальных задач живописи. При этом художник отстаивает жизнеспособность фигуративной живописи, натурного видения как первоэлемента творческого процесса, подлежащего кардинальному преображению.
В.Кинус следует уходящим своими корнями в Серебряный век русского искусства традициям петербургской школы с присущими ей профессиональной культурой, строгим чувством меры, вкуса, художественного такта».
Вот такой он, БауКинус, к котором горластый граммофон и унылый контрабас до времени молчат в своих звукогрезах. Но прикоснись внезапно смычком к струне или иглою до пластинки - и вырвутся интонации, очищенного от всего наносного, как результат иного типа познания бытия. Они пробиваются сквозь транспортиры углов и окружностей, словно вычерченных инструментами из готовальни, в придуманном художником эстетически условном и одновременно существующем Тель-Авиве, Иерусалиме, Санкт-Петербурге…
Балконные полукружья вздымающихся домов визуально будто сталкиваются друг с другом, как люди, но их углы закруглены. И в этой округлости – ощущение покоя. Да и существуют они в художественно сконструированном полукружье дорог, клумб, раскрывшихся зонтов.
Вот вам и «единство новых технологий», синтез романтического сюрреализма с жестким конструктивизмом «бау», когда поданные в условных пространственных проекциях объекты реальной действительности переходят в образную ипостась и становятся сюжетными центрами композиций мира художника. В.Кинус виртуозно манипулирует смысловой энергией предмета для воплощения, с одной стороны, эмоциональной атмосферы «баухауза» 1930-1940-х годов, с другой, - ауры образа, с игровыми, даже салонно-театральными комбинациями предметов с точки зрения пространственно-плоскостного дизайна.
Картины, как и люди, бывают добрыми и не очень. Одни притягивают к себе, другие - отталкивают. «Романтический сюрреализм» В.Кинуса - светлый по внутреннему состоянию, вложенному в гармонию цвета. Это живопись, изначально благорасположенная к зрителю и окружающему нас миру. Прав Г.Островский, говоря, что «в наше время, когда глубокий и затяжной кризис многих эстетических и гуманистических ценностей поставил искусство на грань самоуничтожения, искусство такого рода обретает особую значимость.
Живопись В.Кинуса нередко изыскана по мотивам и цвету, но в то же время в ней нет снобистской элитарности. Напротив, она ясна, понятна и открыта навстречу зрительским реакциям».
Не случайно картины Виктора Кинуса можно увидеть в частных собраниях Испании, Франции, Англии, Голландии, Италии, США, Канады, Германии и, конечно же, Израиля и России, как те самые эстетические ценности, что «не подвержены коррозии или девальвации».
Доктор Галина Подольская
