Введение. Саломея

Живопись – управляемое сновидение, которое может увидеть каждый, но воплотить в цвете – только живописец, способный запечатлеть на холсте это самое неведомое ощущение себя. Вопрос в другом: не все грани мира, в котором мы живем, предполагают возможность такого художественного растворения. Так появляются жанровые предпочтения. Пейзаж как одухотворенная ипостась бытия – почти полвека – излюбленный жанр Аркадия Лившица.

 По первым приметам демократические для широкого зрителя, пейзажи А.Лившица растворили

 в себе тенденциозность религиозной, идеологической и политической перипетий современности.

И лишь природа, к которой человек подспудно тянется, обогащает человеческую душу.

как образ художественного мышления, как эстетическое воспитание чувств

Его пейзажи никогда не открываются сразу. Они, как Саломея, укутанная покрывалом надежд, воспоминаний, грусти, нежности, любви. Но они всегда манят, приподнимая над прозой жизни! А еще они будят любопытство – качество совсем не маловажное в потоке суетности метаний современного искусства.

  Пейзажи Аркадия Лившица – это романтизм, импрессионизм, модернизм, печать каприза и мгновения в век интеграции лирики и технократии. Они напоминают о возможности в изобразительном искусстве «алгеброй гармонию поверить», оставаясь при этом укутанной в покрывало Саломеей.

оказываются созвучными художнику в жанровом отношении.

 в котором ты живешь.

Природа уже сама по себе обладает для художника особым очарованием, глубиной, многомерностью.

Биография

Аркадий Лившиц – родился в Киеве, в Иерусалиме – с 1974 года, участник более 20 выставок Израиля и Европы. Его картины – в коллекциях Франции, Германии, Швейцарии, Финляндии, Польши, США, Канады, России, был одним из основателей деревни художников в Са-Нуре. Он – составитель каталога выставки в Крессете художников Са-Нура (Иерусалим, 2007),  член правления Объединения профессиональных художников Израиля, Совета по культуре Российского землячества в Израиле.

 25 лет жизни – в «Керен Каемет», инженер по проектированию озеленения Израиля, в частности Иерусалима. Принял непосредственное участие в иерусалимских проектах Ботанического сада, парков Рамат-Рахель, Рамот, Гило, Парка Независимости, Леса мира, Иерусалимского леса, а также проектировании лесов и парков в округе Иерусалима – Яд Кеннеди, парков Бегина, Рабина, Каннада, 200-летия Америки, парка Британия. Этическое и рукотворное осмысление природы в создании живописного облика Израиля, безусловно, сказалось в живописи А.Лившица.

В.Стрелков, Заслуженный деятель искусств России, кинорежиссер, автор художественных фильмов «Аллегро с огнем», «Я сын трудового народа» ( по В.Катаеву), «Подвиг Одессы», «Ночной полет» и др.:

  Когда снимаешь фильм о художнике, всегда важно найти

для себя «вход» в его творчество. И я нашел для себя этот «вход» - в картине «Город золотой», «среди пустыни  пламенной» явившийся миру, как призрак, как свет небесный, как торжественный звук трубы - звук альтовой трубы.   Когда-то  Н.Римский-Корсаков ввел в оркестр этот звенящий, золотой тембр в необычном регистре, поразительный звук,  -  для меня он  звучит в этом бело-золотом Иерусалиме. Звук – золотой, мощный, сильный – альтовая труба в оркестре цвета.

 Это - «вход» в его искусство, его «город белокаменный, овеянный мечтой»,  потому что его живопись овеяна поэзией мечты. Я бы сказал  точнее: «соразмерна» поэзии мечты, как мечта запечатленная. Она вне конкретности. Кажется, существуют какие-то образы, оттенки, но и они – не аморфная мечта. Мечта, существующая в реальном измерении, реальная, материализованная и светлая.

 Помню, когда еще занимался со своими студентами во ВГИКе, они мне часто задавали вопрос: «Ну, как отличить в искусстве достойное от недостойного, настоящее от ненастоящего?» Я всегда отвечал: «А светит ли это? Вот если это излучает свет, божественный свет истины и мудрости, - это, действительно,  достойное искусство. А вот если света нет, а наоборот: из тебя начинается какое-то вытаскивание, поглощение  твоей энергии, и это нечто поглощает тебя, ничего не давая, - это падение, антисвет, это псевдоискусство, отсасывающее энергию зрителя.

 Личность художника всегда накладывает и отпечаток на его живопись. А.Лившиц – человек добрый, малословный, но он говорит в своем творчестве. И  оно светлое чрезвычайно и многоликое, кстати.

 Люблю его «Черный камень». В моем восприятии, он - «краеугольный камень», подобный выплеснувшейся  на наших глазах магме. Она уже затвердела, но еще горячая - мощная гора, но не земля и не планета. Один из фильмов мне пришлось снимать  на металлургическом заводе. Так вот, когда  разбивают чашу, в которой варилась сталь, куски черного металла издалека кажутся уже негорячими, но подойти невозможно. Свет ушел, а тепло осталось. Это – как потухшая упавшая звезда, может, увиденная из телескопа? Таков и этот камень.

Г.Подольская:  Честно говоря, как я потом узнала, речь шла о холсте  с изображением горы Синай. Показательно, что другой художник воспринял ее «горячей звездою»  и «краеугольным камнем» одновременно.

 Действительно, поначалу кажется странным, что значительная часть картин А.Лившица -  без названий или с односложним определением чего-либо. Это мы, размышляя над загадкой творения, пытаемся дать  им конкретные названия – мы, а не он! Почему? Да потому, что в его полотнах запечатлена эта мечта по большому счету - неведомая программа жизни. Но «есть программа банальная, бытовая, укладывающаяся в жизнь регламентированную: карьера, быт , дом, семья, статья под названием «развлечения», а есть программа иная – служения Творцу и она – вне параметров» (В.Стрелков), поэтому и дарит возможность мечтать нам…

В.Стрелков, Заслуженный деятель искусств России, кинорежиссер:

 Для высокогорной местности, где расположен Иерусалим, очень характерно, что смещение перспективы. В кинематографе часто используют длиннофокусные  объективы, благодаря которым очень своеобразно видится реальность. Они приближают далекий план. Он становится ближе, чем какие-то находящиеся рядом детали. Это принцип длиннофокусной оптики. Она «наезжает» на передний план, но он  остается при этом мягким. Во многих картинах  А.Лившица, не знаю, насколько это сознательно, используется именно этот принцип, взять хотя бы его «Иерусалим на фоне паутинки-дерева». Дальний план «наезжает»,  и мир преобразуется, и возникает  подсознательное ощущение тревоги и уравновешенности одновременно – такова его атмосфера души в искусстве.

Периоды творчества

 Работы в каталоге работы СА-нурского периода – это работы сложившегося мастера.

Импрессионистические - по светоцветовому ощущению, постимпрессионистические – по композиции, визуально современные – по пастозной технике, создающей эффект объемности самого наложенного мазка.

Израильские пейзажи Аркадия Лившица… Они кажутся созданными словно до сотворения мира, словно реальное времяисчисление в какой-то момент вдруг отступило. Что-то забывается, что-то додумывается, интерпретируется и сливается с тобою и всем происходящим вокруг тебя. И тогда уже ты сам переходишь в художественное измерение всего того, что открывается взгляду на холстах А.Лившица.           А открывается многое. Камни… Их ритмически серебрящийся покой света, не меркнущий даже ночью. Художник оптически приближает передний план, «выбрасывая» к твоим глазам полотнища упругих дорог, зажатые в горный корсет камня тропы и расселины. Выплескивает пригоршни моря, чтобы «на серебряной чаше протянутых глаз» (В.Хлебников), по глади воды войти в саму текстуру холста и приблизиться к синим горам Шомрона. И прислониться к голубым массивам эйлатских гор, вздыбленным и пологим холмам, расположившимся ниже или выше, закрытым или открытым. И ощутить палевые ожоги песков Иудейской пустыни. И вобрать едва проглядывающие сквозь паутину дерева дождливые полутона Цфата, будто он вовсе и не Цфат, а подсмотрен из парижского окна. И вновь упереться взглядом в серые камни, как головою в стену вечности… От этого «сопричастия» невольно ощущаешь какое-то внутреннее волнение и чувство уравновешенности одновременно. Так художник активизирует мир наших воспоминаний и связан с чувственным ассоциативным миром. Внешне произвольный, он кажется знакомым по нашим воспоминаниям, которые художник  активизирует уровнем целостности и гармоничности запечатленного образа. СА-нурский период – одна из самых замечательных страниц в творчестве художника, когда сложилось отношение А.Лившица к пейзажу.

Сам художник считает, что пейзажем как жанром егозаразил Са-Нур: «Когда я оказался в группе художников основателей деревни Са-Нур ( 1987 год), стал рисоть, как говорят, «в запой». Вообще Са-Нур – это нечто! Не знаю более живописного места в  Самарии. Красивая  турецкая крепость, с мощными  деревьями, зелеными газонами и необыкновенными видами. Там нельзя не стать быть художником! До того времени, как Са-Нур не отошел арабам, все свободное время проводил в Са-Нуре – среди мастеров с большими школами  - профессиональных и интересных, у которых есть ему поучиться. Из основателей – это, конечно же, И.Капелян, Х.Капчиц, А.Април, М.Вчерушанский, скульпторы Б.Сакциер, Лев Сегаль. Из алии 1990-х – художники Д.Барановский, Э.Гроссман, скульпторы Юлия Сегаль, М.Сальман, Л.Зильбер. В той насыщенной творческой атмосфере хорошо работалось – благословенное для людей искусства было место».

Почему пейзаж?

Почему именно пейзаж остается  одним из наиболее приоритетных жанров для Аркадия Лившица? Не потому ли, что суета города и ритмы современной жизни стесняют дыхание и вытесняют душу? Но человек остается человеком – порождением природы. Вот почему для нас, людей, воспитанных на русской культуре, пейзаж приобретает двойной, и даже тройной смысл. Это - как «воспитание чувств». Помните, у И.Бабеля в «Пробуждении» есть слова: «И ты осмеливаешься писать? Человек, не живущий в природе, как живет камень или животное, не напишет за свою жизнь двух стоящих строк». Но художник все равно «осмеливается». И зритель осмеливается воспринять созданное, если пейзаж откликается в нем, будит фантазию, воскрешая «и божество, и вдохновение, и жизнь, и слезы, и любовь».

 Эта способность картин заряжать положительной энергетикой,  порождать на лету визуальное соотнесение себя с пейзажем – отличительная и очень сильная сторона художника. Вот вам и тайны оптического разрешения спектра света в живописи! В этой связи хочу привести один показательный пример. Как-то я подарила несколько фотографий пейзажей А.Лившица доктору психологии Ирене Истулиной. И вот что произошло.

 «Во время бесед с детьми, солдатами, пожилыми людьми, которые ко мне приходят, - рассказала И.Истолина, -  я показывала им одну из работ А.Лившица. Для себя я ее обозначила как «Горо-волны», в которых разлито столько покоя, соразмеренности... Все бело-голубое, сине-зеленое, воздуха много. – настоящая психологическая отдушина, покой, покой, покой.Во время психологических сеансов я говорю: «Для кого-то – это холмы, а для кого-то – морские волны. И все правы. Расслабление, релаксация. Я облако, я тучка, лечу над горами, волнами…  Пролетаю над странным пейзажем – «горо-волн». Вообще, какая разница – горы это или волны, если я над ними лечу! Релаксация…» Вот такое ощущение подлинности у меня от этой картины.

Новый период творчества

 Новое тысячелетие отмечено новыми эстетико-культурными устремлениями художника, попыткой создать нечто совсем иное – стиль, который сам художник в шутку называет «Нуво-Арт-Нуво». В этому стилю уже тяготеют его «Зверинец» (2000), «Лошади» (2001) и далее по сути все работы, почти ежегодно выставлявшиеся в выставках.

  Стиль Арт-Нуво в искусстве с 1895 года так и остался Арт-Нуво, с наиболее известными представителями Л.К.Тиффани, П.Боннаром, О.Бердсли,П.Гогеном, Э.Галле, Э.Валленом, Г.Климтом, Э.Мунком, А.Мухой, Ч.Р.Макинтошем, А.деТулуз-Лотреком, А.Гауди... А здесь – «Нуво-Арт-Нуво»! Какое такое «ново» стоит за «Нуво» А.Лившица?!

 И хотя предугадать реакцию на введенный самим художником термин   – занятие заведомо неблагодарное, в данном случае за авторским термином для искушенного в завихрениях художественных стилей зрителя – это по сути тот же модерн, сдобренный современными средствами выражения, в том числе и необычными технологиями. При этом объединяющим изобразительным принципом всех без исключения работ является асимметричность, подсказывающая ритм повторяющимся элементам. Но сюжетно – это также пейзаж, выливающийся в неожиданные цветовые эффекты.

 Триптих «Танахическая пустыня» выполнен маслом на холсте, но кажется сконструированым из витражных стекол продольной, вытянутой формы. Плавные фигурные линии, словно заимствованы у бесконечности самой пустыни. Наложение узких, аскетических полос в сочетании с контрастными цветами – желтым, коричнево-табачным, синим лакированным, темным бордо – создает оптический эффект, в котором ты словно находишься внутри полузатемненного помещения, сквозь витражи которого и проникает свет Востока – строгий и терпккий в веках.

 Подчеркнуто декоративен «Гефсиманский сад» - этакие «чуфы-чуфы». деревья-страшилки словно вырезанные из природной коры. Мазок ложится таким образом, что визуально напоминает о пристрастии Арт-Нуво к декорированным приемам, в частности, эффекте естественной древесины. А вот тритих «Эйн Карем». В своей цветовой свободе он не скован колокольным звоном старых звонниц. Но это напряженный полет тишины, поскольку доминантые цвета триптиха – ржавый, красный, бронзовый, желтый, ярко-коричневый с лаком. И они сияют, поданные единым мощным потоком. «Осенняя фантазия» решена также в насыщенных, теплых тонах – желто-коричневом, золотистом, - но стилистически это нечто совершенно иное. Очертания деревьев напоминают многоруких индийских богинь, но с модернистски вытянутыми силуэтами. Округлые формы веток с отлитой осенью листвою, как витиевато развевающиеся волосы рыжих богинь. И лучатся заваленные шуршащей листвою тропинки, устремляясь к одной дороге, по которой еще не ступала нога человека.

 А вот принципиально иная работа - «Пейзаж». Статичность реки решена скупыми изогнутыми контурами берегов. Вода застыла в морщинистом серо-голубом серебре. В фаворе холодные тона – серый с зеленью, зеленовато-серый, серо-синий, серо-мышиный, серо-болотный. Изображение плоскостное, как на металле. Это «металлическое» ощущение подчеркивает передний план холста, на котором вытянутые стволы деревьев устремлены ввысь, как  афоризмы с каким-то своим декоративным кодом. Приближенный, словно наезжающий на тебя план, подсказывает последующие «наезды» - реки и особенно другого берега. Этот единый, нескончаемый массив берега, как ледяного города, – символ локализованного мира, подобного герменевтическому кругу в себе, за пределы которого не вырваться, как не суждено картине выйти за пределы холста.

  А.Лившиц – художник, всегда находящийся в пути. Эти поиски могут быть разными, не всегда ровными, но он художник - не пасующий перед экспериментом, не оглядывающийся на пройденные этапы и уже освоенные направления собственных поисков – независимо от широкого зрительского предпочтения в определенных манерах.

 Привычный мир переживается Аркадием Лившицем вновь и вновь и осмысляется по-разному. Наверное, в потребности этого неизведанного пути, как сформулировал современник не «Нуво», но Арт-Нуво, и живет желание художника:

Все видеть, все понять, все знать, все пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Все воспринять и снова воплотить. (М.Волошин, 1904).

 Вопреки академическим “измам”

 Как можно определить живопись А.Лившица? К какому направлению отнести его искусство? Наверное, сама постановка этого вопроса  говорит о несовершенстве нашего художественного ощущения. Традиционные искусствоведы пытаются разложить все по полочкам, чтобы нам, а, может быть, им самим  было понятнее то или иное явление. Но вот что парадоксально: чем подпробнее они классифицируют разные творческие манеры, чем активнее вторгаются  в мир художественного образа, тем больше явление запутывается. И, как писал В.Брюсов о художественном переводе, «фиалка, разложенная в тигеле», не восстанавливается, но живет на полотне настоящего художника. Живет - вопреки «мортеновским печам искусствоведения», обретая бессмертие… Быть может, именно поэтому и не находится четкого академического «изма» для творчества Аркадия Лившица, чьи  полотна, по словам  приоритетного ценителя искусства Григория Островского, «отмечены тонким вкусом и живописной культурой» (Нон-стоп, 15-21. 09.2000, с. 31).

  В мастерской А.Лившица с  удивительным видом на Эйн-Карем – стоит телескоп. Я  посмотрела - и дальние дали зрительно оказались у меня на ладони… Можно не стать астрономом, но запечатлеть рассыпанные вокруг тебя звезды. Такова жизнь в искусстве.

Духовность, в рамках которой кристаллизовалось самосознание, не передернутое на Сион, как меру Израиля, - это всемирные горизонты.

Галина ПОДОЛЬСКАЯ